А был ли прав Птолемей?

Считается, что первое письменное свидетельство об Уральских горах прозвучало в Геродотовой «Истории», написанной в V веке до н. э. Где он пересказывает содержание поэмы некого Аристея, в которой тот описал своё путешествие в земли за Азовским морем (его древние греки называли Меотийским озером). Путешествие Аристея состоялось, по Геродоту, в VII веке до н. э.

Из Геродотова описания следует, что Аристей отправился от Меотийского озера по реке Танаис (так называли в Античном мире Дон) к северу. В пути он встретил немало народностей и племен, хоть и варварских, хоть и с разными обычаями, но живущих (кто в лесах, кто в степях) вполне по-человечески. В одной из самых отдаленных стран Аристею повстречались иирки, народ, обитающий у подножия высоких гор. Горы эти Аристей назвал Рифеями. Неподалеку от них жил другой народ — исседоны.

По-видимому, поэма Аристея из Проконесса была единственным на ту пору солидным источником информации о столь отдаленных от греческих городов землях. Во всяком случае, Геродот отнесся к описаниям Аристея весьма уважительно. И великий космограф Древнего мира Птолемей посчитал для себя обязательным использовать его данные при создании ставшей знаменитой карты мира. Конечно, из не совсем отчетливых указаний путешественника Птолемей не мог установить с очевидностью, где точно возвышаются Рифейские горы. Античный географ попытался определить это сам. Имелось несомненное свидетельство Аристея: горы располагаются к северу от Танаиса. Имелось и тысячу раз подтвержденное античное знание об окружающем мире — все великие реки (а Танаис, по их убеждению, был великой рекой) стекают с великих гор.

Так на карте Птолемея появились Рифейские горы. Он расположил их в верховьях реки Танаис строго к северу от Понта Эвксинского (Черного моря), почти на северном краю Земли. Горы на карте были вытянуты небольшой цепью с юго-запада на северо-восток, и ближайшим к ним соседом с востока оказались Гиперборейские (северные) горы, из которых вытекала не менее великая река Ра (Волга). Гипербореи были вытянуты уже строго с запада на восток.

Более тысячи лет карты Птолемея служили всем образованным людям западного мира авторитетным сводом сведений по космографии и географии. И нарождающееся Возрождение, безусловно, воспринимает его видение мира. Вот и Роджер Бэкон (1214–1295), великий средневековый ученый, монах-францисканец, десятилетия проживший в монастырских тюрьмах за неуемную страсть к знаниям, лишь повторяет Птолемея в своих географических изысканиях по востоку Европы: «…Река Танаис берет свое начало в высоких горах, которые называются Рифеями. Они действительно простираются к северу, потому что за ними не находят больше никакого народа…»

Наверное, следует подчеркнуть: интерес Бэкона к столь отдаленным краям был отнюдь не случаен. Именно оттуда, с востока, над народами Центральной и Западной Европы стремительно нависали тогда грозовые тучи Чингизовых и Батыевых туменов. И даже жителям Италии и Альбиона казалась неотвратимой страшная угроза — разделить судьбу раздавленных русских княжеств. Потому географические подробности ранее почти неизвестных «просвещенному миру» областей Европейского Востока становились жизненно важными, могущими повлиять и на направление движения татаро-монгольских орд, и на исход схваток с ними.

Обостренное внимание к географии восточных областей высказывалось тогда многими просвещенными людьми Европы. В том числе интерес вызывали и Рифеи. Слово это, видимо, настолько вошло в культурный обиход, стало широко известным, что великий Данте Алигьери, нисколько не боясь быть непонятым, вводит в свой сонет Рифей образом дальнего угрюмого Севера:

Pot com gru, ch'alle montagne Rife
Votosser parte, e parte inter l'arene.

(Судьба разделила пути, и часть журавлей потянулась к Рифейским горам. А часть потянулась в пустыню…)

Тем не менее необходимо еще раз отметить: никто тогда не оспаривал точность карты Птолемея. И только через двести лет после смерти Р. Бэкона нашелся смельчак, усомнившийся в достоверности птолемеева знания мира. Им оказался итальянский учёный, настолько влюбленный в античный мир, что он даже отказался от своего христианского имени и известен ныне под именем, взятым им из древнеримских хроник, — Юлий Помпоний Лэт (1425–1498).

Юлий Помпоний Лэт прославлен в веках прежде всего уже тем, что создал первую Римскую академию — поначалу как литературное товарищество, объединившееся для изучения античных рукописей.

Не совсем ясно, что заставило его покинуть благостный мир средневековой Италии и отправиться в длительный и малокомфортный вояж по Северо-Восточной Европе. Но именно в результате этого путешествия просвещенная Европа впервые узнала — никаких Рифейских гор в верховьях реки Танаис нет! Река берет свое начало из необозримых болот в совершенно равнинной местности. Информация Юлием Помпонием Лэтом была несколько раз перепроверена. «Так рассказывали мне люди, живущие у истоков Танаиса», — обронил он в одном месте описания своей поездки. В общем, Лэт «закрыл» Рифеи. Но следом неизменно вставал вопрос: а куда все же делись горы из верховий этой реки?

Следовало на него как-то отвечать.

Конечно, можно бы и признать — ошибся, мол, Клавдий Птолемей, нет в Северной Европе никаких Рифейских гор. Но такое заявление было бы прямым покушением на истину, которой верили почти две тысячи лет.

В стал вопрос как быть в этой ситуации?

Найденный Лэтом выход был и прост, и изящен и, думается, делает честь человеку, высоко чтящему античных авторов. Он стал активно интересоваться у московитов: а вообще-то у вас хоть где-нибудь горы есть? Есть, ответили ему московиты, в Югре. Естественно, это могли быть только Рифейские горы — не мог же ошибиться Птолемей. Просто он пользовался не совсем точным переводом Геродота. Да и у Геродота написано о горах уж очень туманно.

Уточнив у московитов, где же располагается эта Югра, Юлий Помпоний Лэт написал в отчете о своих странствиях: «…От Борисфена (Днепра) Скифия тянется до Рифейских гор, которые замыкают ее с востока и простираются на север вплоть до Ледовитого океана. Эти горы столь же высоки и возвышенны, как и Альпы. В отдаленнейших пределах их живут югры…» И ни слова — о реке Танаис.

Вот так — элегантно, тихо, никак не акцентируя факта перестановки гор, не компрометируя Птолемея, — звучит поведанное путешественником. Но мы-то сегодня не можем не отметить — именно в этом труде, впервые широко признанном в Европе, ученым было определено точное местоположение Уральских гор и признано, что именно они и есть Рифеи. Случилось это в самом конце XV века.

Но если Юлий Помпоний Лэт сам не придал проведенному «уточнению» сколько-нибудь большого значения, то нельзя сказать, что так же восприняли данный факт другие европейские ученые.

По-видимому, впервые узнавший о нем из римских сообщений и затем перепроверивший эти сведения расспросами пленных московитских воинов польский ученый Матвей Меховский решил сделать себе громкое имя на снятии с европейских карт Рифейских гор в верховьях реки Танаис. Еще бы, представлялась возможность публично осрамить самого Птолемея!..

В 1517 году Матвей Меховский издает «Трактат о двух Сарматиях», где уже в авторском обращении к епископу Ольмюнскому темпераментно и даже с некоторой запальчивостью заявляет: «…Утверждали также, что в тех северных областях находятся известнейшие в мире горы Рифейские и Гиперборейские, а из них вытекают не менее славные реки, описанные и воспетые космографами и поэтами: Танаис, Борисфен… и величайшая из рек Волга.

Все это далеко от истины, и нелишним будет, основываясь на опыте (всеобщем учителе), опровергнуть и отвергнуть это как невежественное и непроверенное сообщение…

Вышеупомянутые три реки… начинаются и текут из Московии… Что там нет гор, называемых Гиперборейскими, Рифейскими и Аланскими, это мы точнее точного знаем и видим, как и то, что вышесказанные реки возникли и имеют истоки на равнине…»

Матвей Меховский отказал Рифеям в праве на существование вообще. Видимо, он очень осторожно относился к повсеместно ширившемуся острому интересу и восхищению античным миром и с радостью использовал возможность уличить древних авторов в ошибках.

Книга Меховского действительно всполошила тогдашний ученый мир. Поверивший его аргументации Альберт Камнезе (кстати, он знал и личные впечатления своих отца и брата от посещений Московии) в письме к папе Клименту VII восклицает, что не может-де… «надивиться дерзости географов, которые без стыда и совести рассказывают невероятные вещи о Рифейских и Гиперборейских горах…», которые, — это уже ему вторит Павел Иовий, тоже известный тогда ученый, — «…положительно известно в настоящее время, нигде не существуют…»

Тут самое время сказать, что многие современные нам авторы упрекают Меховского в неоправданном снятии Рифеев. «Ведь это Урал!» — восклицают они, поддерживая концепцию Юлия Помпония. Нет. Меховский был более близок к современному знанию, чем римлянин. Он тоже знал о существовании гор на северо-востоке Европы. И описал их в том же труде, там, где рассказывает о народе югры (угры — мадьяры). «Югры вышли из Югры, самой северной и холодной скифской земли у северного океана… Югра — самая северная страна и вовсе не имеет высочайших и недоступных гор, ни таких, как Альпы в Италии, ни таких, как Сарматские горы. Следовательно, неверно говорят некоторые историки, что гугны (гунны) вышли из своей области — из величайших и недоступных гор. В Югре, впрочем, есть горы, покрытые густым лесом, но это пологие и легкодоступные горы средней величины и высоты, скалистые и утесистые…»

Так что знание Меховского об Урале было достаточно точным. И он обоснованно противился устоявшемуся мнению, что в этих горах берут начало лежащие далеко к западу Дон и Днепр. Он понял — ничего-то об этих горах Птолемей не знал. Отвел им место на своей карте мира по интуиции. А она — подвела.

Думается, современные критики Меховского близки в своей позиции к мнению австрийского императора Максимилиана I (Матвей Меховский неосторожно послал ему в подарок свою книгу). Император, истовый поклонник Птолемея, был страшно раздосадован покушением на авторитет своего кумира. Решительный человек, он вознамерился немедленно же опровергнуть нахала. Воспользовавшись предлогом подписать какой-то договор, он послал в Московию своего дипломата Франческо да Колло, главной целью поездки которого было доказать розысками на месте неоправданную гнусность покушения Меховского на святые авторитеты.

Впрочем, суть поручения хорошо описал сам да Колло:

«Императору прислана была книга, написанная знаменитым врачом и ученым из Кракова, в которой он осмелился уличить в досадных ошибках государя всех космографов Птолемея. Там, где последний описывает северные страны, и особенно там, где он учит, что Танаис берет начало в Рифейских горах, что якобы этого или подобного ему горного кряжа в России вовсе не существует. Его величество, хорошо осведомленный в географических вопросах и большой почитатель Птолемея, которому он, как все образованные люди, обязан своим знанием космографии, прочел его замечание о Птолемее с большим неудовольствием и дал нам ясное указание исследовать этот вопрос заново…»

Во время пребывания в Москве да Калло старался собрать все сведения, чтобы опровергнуть Меховского. Но уже и опытному царедворцу было слишком одиозным утверждать, что да, стоят, мол, Рифеи в верховьях Танаиса. Поневоле пришлось, чтобы хоть как-то обелить Птолемея, принять трактовку Юлия Помпония. Тем более что и сам Франческо в беседах со сведущими людьми удостоверился, что в дальних северных пределах Московского государства, в стране, называемой Югра, действительно есть горы. Он вслед за Лэтом и отождествил их с горами Птолемея. Но тут же доказал себе, что все же источники великой реки Танаис находятся там, а не в княжестве Рязанском (по Меховскому). Для пущей важности в своем донесении императору да Колло прибавил, что на обратном пути из Москвы, в польском городе Петракове, он имел случай видеть самого Меховского и разубедить его в ошибке. И Меховский (якобы. — Л.С.) сознался, что был введен в заблуждение, основав свое показание на рассказах пленных московитян, содержавшихся в Кракове.

Да Колло, конечно же, был истый придворный ученый. Государю нужны Рифеи — значит, они есть. И если даже немного их сдвинуть в сторону, то главное все же — утвердить угодное императору знание о них. Чтобы, не дай бог, не прогневить властелина. И дипломат решил хоть и передвинуть Рифеи, но оставить там истоки Дона (Танаиса). На всякий случай.

На первый взгляд может показаться странным сегодня, что спор о наименовании гор, расположенных в дальних московитских пределах, вели почему-то иностранцы. Будто бы он не касался русских. Но это отнюдь не так. Просто у русских этот вопрос никогда не возникал.

К моменту приезда в Москву да Колло (июнь 1518 года) русские уже давно примерились к горам на своих восточных рубежах. Отряды московских воинов все чаще проникали в азиатские пределы. И, естественно, давно уже определились с названием порубежных гор. Вот доказательство тому.

В одном из воинских рапортов конца XV века, о карательной экспедиции ратников Ивана III во главе с князьями Семеном Курбским и Петром Ушатым, посланных зимой 1499 года (на лыжах) расправиться с угорскими князьями, не уплатившими своевременно дани, как нечто обыденное прозвучало русское название Уральских гор: «…От Печоры шли воеводы до Камени две недели и тут развелись воеводы князь Петр да князь Семен Камень-щелью; а Камени в оболоках не видать, коли ветрено ино оболока раздирает, а длина его от моря до моря…»

Так русские очень просто и очень честно отнеслись к присвоению имени вновь открываемой ими горной стране — они точно перевели на свой язык ее название с коренных языков. Ведь Уральские горы у всех североуральских народов звались Камень. И у хантов камень — «кёв», и у манси камень — «нёр», и у коми камень — «из». Только у ненцев немного иначе — «нгарка пэ» — большие камни.

Тем не менее это имя не удержалось.

Как же развивался процесс «окрещения» Урала дальше? В него вновь вмешался иностранец. Так случилось, что в те же годы, когда в официальных русских документах начали называть далекие восточные горы «Камни», в Москву прибыл австрийский дипломат и путешественник барон Сигизмунд фон Герберштейн. То ли в окружении императора Максимилиана I все царедворцы быстро становились искушенными географами, то ли барон просто по душевной склонности был любознательным путешественником, но несомненен факт, что за два посещения Москвы — в 1517 и 1526 годах — он быстро и умело насобирал обширную подборку сведений о стране пребывания. В 1549 году, основываясь на них, барон выпустил книгу «Записки о московских делах». Для темы нашего разговора интересен материал, собранный в разделе «Указатель пути к Печоре, Югре и Оби». Автор утверждает, что основой раздела послужил перевод какого-то русского путеводителя. Может быть, и так. Во всяком случае, из книги следует: барон был наблюдателен, умел работать с документами и находить истину в спорах. Что никаких Рифейсквх гор в верховьях Дона нет, ему в 1519 году было уже очевидно. Но куда-то же надо было поместить эти столь любезные сердцу его императора горы! И он написал: «…За Печорой простираются до самых берегов ее высочайшие горы, они совершенно лишены леса и почти даже травы. Хотя они в разных местах имеют разные имена, однако вообще называются „Поясом мира“… и во владении государя Московского можно увидеть одни только эти горы, которые, вероятно, представлялись древним Рифейскими…» Барон дал новое название горам, потому, вероятно, что был убежден: Птолемей просто ничего не знал толком об этих краях…

В другом месте Герберштейн говорит, что, имея в разных местностях разные названия, горы на северо-востоке Европы носят одно, общее, имя — Земной Пояс. Вот так, как бы совершенно случайно, в географический обиход было запущено еще одно название Урала. Тоже ниоткуда взялось?

Известный комментатор Герберштейна Е. Замысловский в книге «Герберштейн и его историко-географические известия о России» (СПб., 1884. С. 130–131) пишет: «Земной Пояс, может быть, было переводом названия инородческого и потому дано было хребту, принимаемому за естественную грань двух частей света, что он тянется на весьма значительном расстоянии от юга к северу, между тем как ширина его сравнительно ничтожна».

И еще одно название Герберштейн отыскал у Урала: «Ниже Оби… находятся следующие реки: Сосьва (Sosva), Березва (Beresvua) и Данадим (Danadim), которые все начинаются с горы Камень Большого Пояса (rnonte Camen Bolschega Poissa) и соединенных с нею скал…»

Герберштейн был, по всей видимости, неплохо осведомлен о названиях Урала в других странах. Приводимые им имена позволяют предположить, что источником сведений для австрийского дипломата служили не только русские документы.

В русской же традиции Урал так и продолжал оставаться Камнем. Правда, изыскания Герберштейна отразились и на русской традиции. Спустя многие годы после выхода его книги — в 1685 году — дьяк Никифор Вонюков описывает Урал так: «Который Камень лежит от моря-океана поясом до моря Хвалынского и широк зело, и на том Камени великие озера, а в них всякая рыба, кроме осетров и стерлядей…»

Но на этом поиск имени для обширной горной страны отнюдь не остановился. В самом конце XII века за географическое описание востока России принялся тобольчанин Семен Ремезов. Он создал колоссальный труд — Атлас Сибири, составленный из 23 карт. С запада Сибирь Ремезовым обрамлена цепью гор, которую он назвал кратко и выразительно — «Камен Урал» (в «Чертеже земли Тобольского города»). Вышедшие в 1701 году, эти карты впервые узаконили слово «Урал» как обобщенное название цепи горных кряжей на границе Европы и Азии.

Последнюю точку, точнее, утвердительную печать на свидетельстве о крещении Урала Уралом, поставил великий русский государственный деятель и ученый Василий Никитич Татищев.

Татищев был широко, европейски образованным человеком. Он был и очень добросовестным, и неуемно любознательным ученым, разработки и выводы которого во многих направлениях исторического знания ценны и поныне.

Принимаясь за «Общее географическое описание всей Сибири», Татищев, несомненно, ознакомился со всеми доступными ему опубликованными сведениями об этих местах (а ему, знавшему несколько иностранных языков, имевшему обширную библиотеку, доступно было многое), переспрашивал знатоков, сопоставил всю информацию и убежденно записал: «…От Тобола к западу те же горы до вершин рек Яика и Белой… Уральские…От верховий выще объявленных рек… горы оные поворотили прямо к северу, даже до моря Ледовитого… и зовутся они горы по-татарски Урал, по-русски — Пояс Каменный».

Так, с легкой руки сенатора, многих русских орденов кавалера, тайного советника В. Н. Татищева и закрепились за Уралом эти имена.

Итак, имя названо. А что же «включает» оно в себя? Что представляет собою Урал как географическое понятие? Каковы его «объемы», границы?

В Урал принято включать территорию между Восточно-Европейской и Западно-Сибирской равнинами. В ее состав, как яркий, определенный компонент, входит Уральская горная система, которая простирается почти меридионально к югу от Карского моря. Длина ее более 2000 километров, ширина от 40 до 150 километров. Наиболее высокая точка — гора Народная (1895 м). Реки относятся к бассейну Северного Ледовитого океана (Печора с У сой; Тобол, Исеть, Тура и другие — системы Оби) и Каспийского моря (Кама с Чусовой и Белой, река Урал). Много озер.

Административно Урал перекраивался неоднократно. С конца XX века в состав Уральского Федерального округа входят Свердловская, Челябинская, Оренбургская, Курганская и Тюменская области. Исторически и экономически с Уралом тесно связаПриуралье и Зауралье, территории, прилегающие к нему с запада и востока.